Двойственная сущность свободы
Парадокс человека состоит в том, что он постоянно стремится к преобразованию и даже преодолению собственной природы, стать нечто большим, чем он есть на самом деле. Этот факт нашел выражение в той широкой популярности, которую получила известная максима одного из основателей софизма Протагора: «Человек есть мера всем вещам — существованию существующих и несуществованию несуществующих.». В гуманистической традиции и связанном с ним рационализме этот тезис стал одним из центральных. Приверженность ему в конечном счете вылилась в беспредельную веру в человека и его деяния. На протяжении всего Нового времени шел неуклонный процесс секуляризаиии сознания и жизни, приведший в конечном счете к развенчанию Бога, божественных, мистических начал жизни и возвеличению человека.
Свое логическое завершение эта вера в человека нашла в мировоззрении Просвещения. У Вольтера, например, мы видим реабилитацию и возведение на пьедестал чувственного человека, человека гедонистического со всеми своими плотскими потребностями и устремлениями. Л. Фейербах, отвергнув Бога, оставил человека в качестве центрального элемента мироздания. Своего апофеоза эта традиция достигла у М. Штирнера, который в своей работе под характерным названием «Единственный» противопоставил атомистически понимаемого индивидуального человека всему остальному миру. И не только он. «Есть мгновения, — писал А. Камю в «Мифе о Сизифе», — когда любой человек чувствует себя равным Богу. По крайней мере, так говорят. Но богоравность приходит, когда, словно при вспышке молнии, становится ощутимым поразительное величие человеческого ума».
Да, это действительно так. Но, как показал опыт истории, чрезмерная вера в человека, максима «человек есть мера всех вешей» рано или поздно вырождается в полный сатанинской гордыни постулат: «Если Бог есть, как вынести мысль о невозможности быть им?» У Лукреция человек, низвергая недостойных в его глазах богов, сам занимает их место. Человек Нового времени в своем стремлении оправдать низложение Бога выступаете претензией на занятие его места путем самопреодоления и превращения себя в сверхчеловека, в богочеловека, ставшего, как сказал бы Ф. Ницше, по ту сторону добра и зла. Иначе говоря, достигнув определенного уровня самопознания, люди возжелали быть «как боги, знающие добро и зло», тайны мироздания и собственного бытия.
Однако в конечном счете задача возведения на пьедестал Бога самого человека оказалась столь же абсурдной и невыполнимой, сколь и попытки библейского Нимрода с помощью Вавилонской башни штурмовать Небо. Его бесчисленные последователи нашли утешение в иллюзии развенчания Бога, декларируя мысль о том, что «Бог умер». Но всякий раз слухи о смерти Бога оказывались чрезмерно преувеличенными. Он возрождался в сознании людей в разных ипостасях и проявлениях, порой самых извращенных, вывернутых наизнанку, как сказал бы П. Тиллих, демонических. Богохульствуя, самый последовательный противник веры зачастую подсознательно Ищет новых идолов и богов для поклонения.
Поэтому не удивительно, что самым парадоксальным образом в наш век просвещения миросозерцание движений и политических сил, выступавших за отмену религиозной веры, рано или поздно приобретало форму той же самой религиозной веры, наряженной в атеистические одеяния и аксессуары. Так, в тоталитарном сознании отказ от одних идолов обернулся простой заменой их другими.
На место низвергнутого христианского Бога были возведены новые, уже атеистические идолы, многим из которых по масштабам и характеру своих деяний уместно было бы расположиться рядом с самим Вельзевулом.
Общественная форма жизни во всех ее проявлениях представляет собой воплощение объективной сверхчеловеческой идеи независимо от того, как и кем она порождена - божественным началом или самим человеком — и какими путями утвердилась в качестве Объективно существующей данности. Сверхчеловеческой - в том смысле, что общество как воплощение этой идеи есть нечто неизмеримо большее, чем просто совокупность Людей, их интересов, выражение человеческих страстей и стремлений.