Феномен врага как фактор конфликтов и воин

Можно соглашаться или не соглашаться с моральными, нравственными, воспитательными или иными увещеваниями, но, как отмечал К. Шмитт, «то, что народы группируются по противоположности «друг-враг», что эта противоположность и сегодня действительна и дана как реальная возможность каждому политически существующему народу, - это разумным образом отрицать невозможно».

В политической сфере враг - это не просто конкурент в экономике, противник в спортивных или иных состязаниях или недоброжелатель в частной, обыденной жизни. Здесь враг, говоря словами Шмитта, «борющаяся совокупность людей, противостояшая точно такой же совокупности... Враг - это hostes, не inimicus в более широком смысле, polemios, neextros» |Там же|. Если согласиться с этим утверждением, то нельзя не согласиться и с выводом, который Шмитт сделал из данного постулата. Так, часто цитируемое из Нового Завета выражение «любите врагов ваших» означает «.diligite inimicos veslros» или по-гречески agalate tous extrous humon», a не «-diligite hosies vestros».

Если как следует вдуматься, то обнаружится, что под словами inimicos (в латинском варианте) или extrous (в греческом варианте), подразумевается скорее просто противник, соперник, недоброжелатель, ненавистник (назовите как хотите) в чисто бытовом, частом смысле.

Что касается понятия hostes («враг»), то оно пронизано прежде всего политическим, публичным началом, теснейшим образом связано с понятиями «война», «борьба», понимаемыми как столкновение противоборствующих сил, организованных политически.

Вспомним здесь тот кардинальный факт, что война представляет собой феномен публичный, политический, происходящий между государствами. Не случайно, греческое слово polemios. означающее враг, происходит от однокорневого слова polemon означающего войну в собственном смысле слова. И действительно, ведь даже у первых христиан, не говоря уже о христианах средневековья и Нового времени, речь не могла идти о том, чтобы сдаться на милость врагу, безучастно смотреть на порабощение родины какими-нибудь чужеземными завоевателями, реагировать непротивлением творимому ими злу. Особенно, когда христианство при императоре Константине стало официальной религией Римской империи, его приверженцы воочию столкнулись с проблемой служения империи, в том числе и с оружием в руках. Вся история христианского мира служит наглядным подтверждением того, что христиане отнюдь не подставляли правую щеку тем, кто ударял их по левой щеке. Более того, часто они сами выступали инициаторами войн, условно говоря, давая такие пощечины другим.

В самой человеческой природе, видимо, коренится потребность иметь врага - злобного и беспощадного и в силу этого подлежащего уничтожению. Оппозиционность, неуживчивость, конфликтность, враждебность - такие же естественные формы проявления отношений между людьми, как и взаимная симпатия, солидарность, коллективизм и т.д. Инстинкт самосохранения и инстинкт борьбы составляют две стороны одной медали. Поэтому со значительной долей уверенности можно сказать, что одним из основополагающих побудительных мотивов человеческой агрессии является образ действительного или воображаемого врага, именем которого люди оправдывают свои действия.

Привычка направлять свою враждебность вовне, на чужаков, привилась человеку вместе со способностью рассуждать, смеяться, удивляться, радоваться и т.д. Б. Паскаль приводил такую притчу: «- За что ты меня убиваешь? - Как за что? Друг, да ведь ты живешь на том берегу реки! Живи ты на этом, я и впрямь совершил бы неправое дело, злодейство, если бы тебя убил. Но ты живешь по ту сторону, значит, дело мое правое, и я совершил подвиг!».

Как установлено антропологическими и этнографическими исследованиями, практика использования посторонних, чужих в качестве козлов отпущения стара как мир. Она уходит своими корнями в родоплеменное прошлое человечества. Общий враг, реальный или воображаемый, нередко служил началом для единства и сплоченности племени или народа. Поэтому, если не было реального врага, который бы угрожал этому единству и сплоченности, то его, естественно, придумывали, конструировали. Его внезапное исчезновение по какой-либо причине, как правило, создает у племени, народа, страны ощущение некоей пустоты.

При отсутствии реального врага его роль часто выполняет воображаемый враг. На этой основе уже в первобытную эпоху появились антитезы: мы-они, свои-чужие, племя-враг племени. Показательно, что в ту эпоху человек легко убивает и даже съедает иноплеменника. В его глазах представитель другого рода, племени - это не человек, а нелюдь. Не случайно, что само название многих народов переводилось как «люди», противопоставляемые остальным «нелюдям», которые подлежали уничтожению.

Такое положение несколько изменилось лишь в период неолита и в последующие эпохи, когда взаимоотношения сначала различных племен, а потом народов были заключены в рамки определенных норм и правил. Принцип поисков и конструирования врага сохранился у всех народов. Когда в семье, коллективе, стране дела идут плохо, слишком часто появляется искушение найти виновников всех бед вовне. В их качестве, как правило, выступают разные религиозные, национальные и иные меньшинства, а на международном уровне — иностранное государство, которое будто вынашивает планы завоевания или порабощения страны. Внешний враг в данном случае часто служит фактором, объединяющим расколотую нацию.

В античной Греции внешний враг в лице Персии служил в качестве важного пропагандистского аргумента одних полисов против других. По свидетельству Фукидида, в Пелопонесской войне афиняне ссылались на свою роль защитников свободы Эллады в грекоперсидских войнах, чтобы показать свое моральное превосходство над лакедемонянами. На это Гермократ Сиракузский возражал им, заявляя, что они боролись за свою независимость, а не за свободу всей Греции. Для Демосфена, Исократа и Ксенофонта также была характерна склонность объяснять распри между различными полисами вмешательством и кознями врагов всей Эллады. Если первый обвинял в этом македонского царя Филиппа, то и Сократ и Ксенофонт - Персию.

С тех пор образ врага и комплекс вражеского заговора служили в качестве излюбленного аргумента всех, кто вступал на тропу войны. Так, во время Первой мировой войны одной из попыток обоснования противоборства стала концепция столкновения несовместимых, враждебных друг другу цивилизаций или цивилизации и варварства. В 1915 г. известный французский философ А. Бергсон опубликовал листовку под названием «Значение войны», в которой военные усилия Германии оценивались как наступление варварства на цивилизацию, а действия союзников - как стремление разрешить проблему современного мира с помощью большей свободы, братства и справедливости. Германия, утверждал Бергсон, злоупотребила достижениями цивилизации для создания «систематического варварства» и «империи смерти».

В свою очередь, германский философ М. Шелер в работе «Гений войны и германская война» (Der Genius des Krieges und der deutsche Krieg) подвел своеобразную философскую базу под военную пропаганду руководства страны. В понимании Шелера война - конфликт между Россией и Европой, в котором Германия и Австрия выступали в качестве главных защитников общего европейского наследия. Шелер утверждал, что Россия представляет собой самостоятельный культурный круг (Kulturkreis), совершенно отличный от Европы, и ее экспансия на Запад означала бы конец творческого начала европейского духа. Европа оказалась ослабленной изнутри по вине Великобритании, представлявшей капиталистическую цивилизацию. Англия воплощает в себе искусственное, циничное и рациональное общество (Gesellschaft), для которого характерен утилитаризм, подрывающий высшие ценности, в противоположность германскому принципу истинной, эмоциональной, внутренней общины (Gemeinschaft).